- Скажите, Виктор, вам часто приходится выступать в такой "тихой"
аудитории, которая наблюдалась в рок-гостиной нашего Дворца
культуры и спорта? Обычно ваша публика кричит, и шумит, и танцует,
в общем, очень откровенно выражает эмоции.
- Ну, конечно, нечасто. Но, заметьте, в зале сидели далеко не
тинэйджеры, ведь кричат, в основном, они. И потом такие концерты,
где я один с гитарой, и не рассчитаны на бурную реакцию.
- А бурная реакция вам необходима?
- Нет, мне важно - чувствовать. Вот это очень важно.
- Сейчас нашему року открыли все окна, все двери, подул сквозняк,
все можно, подполье кончилось - вы верите в свежесть этого
сквозняка?
- Знаете, мне все равно. По большому счету мне все равно, где
играть - в квартире, в подпольном клубе или в зале на десять тысяч
человек. У меня есть возможность играть - я играю. Нет такой воз-
можности - я готов это делать бесплатно. Сейчас у меня есть возмож-
ность шире выступать - я ею пользуюсь, и то не всегда. В любом слу-
чае делаю то, что хочу. Разумеется, насколько позволяет ситуация,
в том числе и политическая ситуация в стране.
- И вы совершенно не думаете о том, насколько искренни те, кто
сейчас громко так заговорили о роке, как о больном ребенке, нужда-
ющемся в ласке?
- Нет, я вполне отдаю себе отчет в этой суете. И не доверяю ей.
- А чему вы доверяете?
- Не знаю... Есть люди, которым доверяю, и есть люди, которым я не
доверяю. Есть люди, в чьей искренности сомневаться не приходится,
и есть люди, которые мне кажутся нечестными. Допустим, тот, кто
два-три года назад кричал, как это ужасно, как это все омерзи-
тельно, какое это подонство и пошлятина, сейчас кричит, какие они
замечательные, наши рокеры, какие они молодцы и борцы за правое
дело...
- Вы себя ощущали когда-нибудь борцом за правое дело?
- Скорее, я просто занимался тем, что мне нравится, и к каким-то
препятствиям, которые приходилось преодолевать, относился философ-
ски. Потому что точно знал, что ничем дурным я не занимаюсь. По
большому счету все эти конфликты с роком на меня не влияли. Они
меня не заботят. Заботит отношение людей - в массе. И я бы не
согласился поменяться местами с... кого бы лучше вспомнить? Вобщем,
с любым представителем популярной эстрады.
- То, что произошло у нас в стране с рок-музыкой, как вы думаете,
это нормальный, тысячелетний конфликт поколений или нечто принципи-
ально отличное?
- Конечно, в этом есть доля проблемы "отцов и детей", потому что
всегда получается так, что у власти стоят "отцы", то есть люди
другого поколения, которым непонятно и неблизко то, что волнует,
тревожит, будоражит "детей". И они считают это не недоступным для
себя, а неестественным, быть может, ненормальным. В отличие от
"детей", которые считают это своим, считают своей культурой и так
далее. Такой конфликт существует всегда и везде. И даже на Западе
всем группам, направлениям и течениям приходилось через это
проходить. А потом все новое всегда натыкается на сопротивление
старого. Но с нашим роком, конечно, сыграла свою роль и ситуация
в стране, которую называют периодом застоя. Это слово, хоть его
уже затаскали, по сути своей очень точное - застой. И оно говорит
само за себя. Согласитесь, зто очень странно, когда пишешь песни,
в которых нет ничего крамольного, а воспринимаются они и как
крамола, и как мерзость. При том, что сам ты точно знаешь, что
можешь собрать многотысячный зал, - и люди придут, и будут слушать,
и откликаться, и переживать вместе с тобой. Но ведь, правда,
странно - всерьез предполагать, что в зал этот собираются тысячи
подонков и мерзавцев? А если почитать некоторые газеты трехлетней
давности, то так оно и складывалось в чьих-то недалеких умах и еще
преподносилось как истина в последней инстанции. Странно, когда ты
знаешь, что можешь работать, что ты живой, а тебя не замечают и
делают вид, что тебя в природе нет. А ты на самом деле просто дру-
гой, не такой, как все привыкли, - не такой блестящий, переливаю-
щийся и радующий глаз. И за это тебя исключают из поля зрения. Вот
это, я думаю, в другой стране было бы невозможно. Это, я думаю,
характерно только для нас.
- Держать и не пущать?
- Да, именно. И просто - не замечать. На официальном уровне. В то
самое время, когда массы, огромные массы, и видели, и знали, и
любили. И ведь множество людей в результате от этого сильно
пострадало. Мы ведь молодые, и мы еще как-то успели. А были и
постарше, которые не успели - и сломались, и ушли, даже из жизни
ушли. Тот же Высоцкий - яркий пример.
- Но приходилось наблюдать яркие примеры и другого рода. Когда на
ленинградском "Музыкальном ринге" рок-публика "рассчитывалась" с
бардами. Честно говоря, не очень приятно было наблюдать, как
молодые полные апломба и непоколебимой уверенности в истинности
своего вкуса юноши оголтело набрасывались на постаревших, усталых
людей, которые пронесли через жизнь свою искренность и свою вышед-
шую из моды романтику. Я ни в коем случае не хочу приравнивать, не
хочу, чтобы прозвучало обидно, но вот я слушала ваши песни, которые
мне очень понравились, - чувства те же. Те же чувства, которые пе-
реполняли этих несчастных бардов, которых ваши поклонники старались
затоптать всеми силами. Музыка другая, ритм - другой, но слово,
стих, выражающий чувство, - о том же. В чем тогда конфликт? Вы
понимаете?
- Думаю, что да. Их поэтический язык, язык символов, образов,
которые составляют песню, сейчас звучит фальшиво. И то, что они
продолжают это петь сегодня, не замечая фальши, рождает недоверие
и неприятие. Я не понимаю, как сегодня можно слушать песни о том,
что все замечательно, когда мы сидим в палатке, у костра, и до
чего здорово, какая у нас здесь любовь, дружба и так далее. Мало
кто этому поверит. И не верят. И правильно делают. Возможно, когда-
то это было актуально и когда-то, быть может, действительно моло-
дежь сидела у костров и пела. Но сейчас ведь они не верят во все
это - в романтику стройотрядов и все ей сопутствующее. Не верят!
Потому что все это - прошло.
- А во что все же верят?
- Понимаете, нас действительно обманули со всем этим. (МаксДискоман: Оглядывась назад уже более ясно видно, что "Перестройка" - это действительно был большой обман, который привел к социально-экономическому хаосу и распаду Советского Союза. Но, вглядываясь в лица нынешней власти, ощущения честности также не появляются. А может не нужна нам эта честность и жить нужно каждому особо "незапариваясь"?..)
- И вы ощущаете, как вас обманули?
- Конечно, ощущаю.
- А среди ваших знакомых есть люди того поколения - "от костра"?
- Есть. Но они... Это как раз те люди, которые поняли, что уже -
проехали... Ну, взять, например, Борю Гребенщикова, когда он поет
один с гитарой, или, ну, не знаю... Клячкина... Это же разных
интересов люди.
- Я недавно услышала, как Гребенщиков поет... Вертинского. Зам-
кнулся круг, да?
- Вот Вертинскому мы верим. Как человеку, который душой чист. И в
нем самом, в его стихах, песнях чувствуется искренняя вера, без
оттенка "коммерческого" характера.
- У вас не было мысли публиковать свои собственные стихи?
- Нет, я считаю, что они должны звучать вместе с музыкой, вернее
даже, с группой. Последний же год я не занимался музыкой вообще,
а занимался съемками в кино.
- Вы имеете в виду фильм Сергей Соловьева "Асса"?
- И этот фильм, и документальные фильмы о роке. Сейчас буду
сниматься на "Казахфильме" в картине с рабочим названием "Игла",
главный герой - наркоман.
- Вам интересно это?
- Ну, как интересно? Конечно, попробовать себя в кино интересно. Я
думаю даже, что это - необходимо. Потому что, если я хочу (а я
хочу) выходить на профессиональный уровень, если я хочу (а я хочу)
достичь равного диалога со зрителем, надо расширять поле своей
деятельности. Я не сторонник тех, кто утверждает: люди нас не пони-
мают. Значит, надо сделать что-то еще - чтобы поняли. Поэтому и
стихи, и музыка, и живопись, и кино мне нужны для того, чтобы проще
было находить с людьми общий язык. Я чувствую, что сейчас еще не
всегда могу достичь понимания с кем-то, особенно с людьми более
старшего поколения. Мне трудно в этой ситуации, потому что они
по-другому мыслят. Естественно, люди и не могут думать одинаково,
но понимать друг друга - должны. На то он и люди.
